11

Всю ночь они шли, меряя своими — не лошадиными — шагами невидимую и грандиозную степь. Бесконечное небо над ними, бесконечная степь перед ними, а они шли и шли, упорно преодолевая бесконечность. Когда звезды стали бледнеть, Хамит не выдержал и признался:

— У меня болят ноги. Я устал, Хабиба.

— Отдохнем! — с готовностью предложила она. Он лежал в траве, раскинув руки, а она, обхватив руками ноги и положив подбородок на колени, внимательно изучала его распухшее, в кровоподтеках лицо.

— Есть хочешь?

— Хочу, — сказал он.

Хабиба тихо засмеялась и доложила:

— А у нас нет ничего.

— Ты дразнишь меня?

— Я хотела, чтобы ты улыбнулся. А ты не улыбнулся. Я никогда не видела твоей улыбки, но мне весело с тобой.

— У меня, наверное, лицо, как у клоуна в цирке. Вот тебе и смешно.

— Мне не смешно, а весело. — И вдруг вспомнила: — Я убила человека, а мне весело.

— Ты убила бешеную собаку.

Замолчали. Хамит стал подремывать. Но Хабиба не дала ему спать, спросив обеспокоенно:

— Ты не потерял часы?

Он, не открывая глаз, похлопал себя по нагрудному карману.

— Тогда отдай их мне. Это часы моего отца.

Он сел в траве, вынул часы, протянул их ей и на память торжественно произнес:

— «Бесстрашному красному бойцу Байсеиту Мукееву за проявленную отвагу в боях против колчаковских банд».

Она бережно приняла часы и повторила:

— Это часы моего отца.

— Это твои часы, девочка, — ласково сказал он. — Мы продолжим надпись так: «...и его дочери, маленькой Хабибе, за смелость и верность революционному делу».

Хабиба улыбнулась сквозь слезы.

Утром они подходили к незнакомому аулу.

— Подожди. Надо осмотреться, — сказал Хамит.

— Их нет в ауле, — уверенно заявила Хабиба. — Пойдем к людям, и они дадут нам поесть.

— Почему ты думаешь, что их там нет?

— Ты разве не видишь, что играют дети?

Они спускались к юртам и вдруг остановились. Неподалеку в ауле играли дети, а здесь лежал убитый. Это был тот красноармеец, которого Хамит направил к Крумину с донесением. На груди его был аккуратно приколотый клочок бумаги.

— «Спешил», — прочел Хамит и умолк надолго. Молчала и Хабиба.

От аула к ним поднимался человек. Он подошел к ним, немолодой уже человек, и, задыхаясь слегка, сказал виновато:

— Они запретили его хоронить.

Не отрывая глаз от красноармейца, Хамит приказал:

— Лопату!

Сначала он яростно копал могилу. Потом осторожно ровнял землю. Затем долго сидел у свежего холмика, ни на кого не глядя. Рядом стояли Хабиба и человек из аула. Наконец Хабиба попросила:

— Пойдем, Хамит.

Хамит встал. Посмотрел на Хабибу, посмотрел на человека из аула.

— Я хочу сказать речь, — помолчал, собираясь с мыслями. — Речь моя будет коротка. Не ведая, что делаю, я послал тебя на смерть. Ты погиб от рук Кудре. И я говорю: Кудре и его бандиты скоро перестанут топтать казахскую землю. Ты будешь отмщен. Я клянусь тебе, парень!

И снова Хамит копал могилу. Он стоял в яме по грудь и кидал землю в сторону. С другой стороны на уровне лица Хамита было мертвое лицо степенного бойца. Хамит внизу копал могилу, а наверху стояла Хабиба и смотрела на клочок бумаги с надписью «спрашивал». И опять:

— Я клянусь тебе, парень!

12

Хамит очень спешил, но к аулу, где он оставил Ивана, они успевали только к сумеркам. Хабиба изнемогала, но Хамит, хромавший на обе ноги, умолял:

— Быстрее, Хабиба, быстрее! Мы должны успеть.

И они, спотыкаясь, бежали, шли, тащились...

Они были уже близки к цели, когда услышали выстрелы. А вскоре в полукилометре беспорядочной кучкой пронеслись, не замечая их, всадники. Сорвав с плеча карабин, Хамит посылал им вслед пули до тех пор, пока не кончилась обойма. Всадники даже не обернулись. Они исчезли за волнистым горизонтом, а Хамит сел на землю, обхватил голову руками и повторял, повторял в безнадежности:

— Я опоздал. Я опоздал. Я опоздал.

Они уже не торопились. Они понуро шли, страшась ожидаемого, которое было неотвратимо. И случилось: третий труп лежал на их пути. Он лежал, уткнув белобрысую голову лицом в траву. Застиранная гимнастерка белела в сумерках. Они склонились над ним, и тогда раздалось:

— Стоять! Ни с места!

Шагах в десяти от них с винтовкой наперевес стоял невредимый Иван...

— Иван! — беспомощно выдохнул Хамит и шагнул вперед.

— Хамит Исхакович! — радостно узнал своего командира Иван.

Они стояли обнявшись, и Хамит прятал лицо в плечо Ивана. Оторвался наконец, еще раз посмотрел изумленно, спросил, кивнув в сторону трупа:

— Кто это?

— А я ж откуда знаю, Хамит Исхакович?

Рывком перевернул Хамит покойника. Закатив пустые, неживые глаза, перед ним лежал Ефим. Пуля вошла ему в сердце.

— Ефим, — для себя сказал Хамит и поинтересовался: — Кто его?

— Да я, Хамит Исхакович. Налетели, понимаешь, без всякой осторожности, шумят, стреляют. Ну, мы их и встретили. Этот первым скакал, уж очень мне удачно на мушку попался. А остальные, как увидели, что он пал, развернулись и стрекача. Своего бросили. Вояки!

Иван презрительно сплюнул. Хамит продолжал смотреть на Ефима, Иван заметил это и успокоил:

— Ты не беспокойся, мы его сейчас зароем. Мы и шли зарывать, а тут — ты! Да не один, да с красавицей. Тебя как звать, милая?

— Хабиба.

— А меня Иваном Матвеевичем зови, — морща нос, Иван засмеялся заразительно. Улыбнулась и Хабиба. Только сейчас Хамит заметил, что за спиной Ивана в отдалении стояли вооруженные люди.

— Как тебе удалось это, Иван?

— Ты же сам приказал — защищай. А как я один защищу? Раскинули мы мозгами с Саттаром, ну, с которым вы повздорили. Головастый мужик, я тебе доложу! Вооружились, чем бог послал, окопчики под круговую оборону отрыли, круглосуточное дежурство ввели. И ждали. Дождались. Думали, противник будет, а тут шпана.

13

Хозяйка причитала и суетилась:

— Бедняжка ты моя! Сиротинка горькая! Через степь пешком. Дело ли это для казашки? Ноженьки разбиты, ноженьки болят. Сейчас мы их вымоем, сейчас мы их разотрем, и будет нашей девочке хорошо-хорошо.

Она причитала, но и дело делала: поставила перед Хабибой таз с водой, достала полотенце, сняла с бессильных ног Хабибы башмаки. Хабиба опустила ноги в воду и с наслаждением пошевелила игрушечными пальцами. От усталости и жалости к себе действительно почувствовав себя маленькой девочкой, она по-детски распустила губы и была готова плакать.

— Я тебя спать уложу, а сама я рядом сяду, — продолжала петь хозяйка. — И будет тебе легко, и все забудешь. Ничего не бойся, ласточка, я — с тобой.

Хабиба смотрела на нее благодарно и жалостно.

А за стеной, уткнувшись лицом в подушку, лежал неподвижно Хамит. Монотонный шелестящий говор хозяйки вдруг прервал звук тяжелых шагов, и голос Крумина произнес:

— Здравствуйте, товарищи женщины. Хамит что — спит?

— Да, недавно лег, — раздалось в ответ.

Крумин вошел в комнату, увидел лежавшего Хамита, спросил тихо, чтобы не разбудить:

— Спишь?

Не отрывая лица от подушки, Хамит отрицательно помотал головой.

— Уж не плачешь ли?

Хамит перевернулся и ответил недружелюбно:

— Я уже говорил. В пятнадцать лет меня сбросил необъезженный жеребец, и я заплакал. В последний раз.

— Горюешь, значит, что Кудре не поймал?

— Я найду его, — упрямо и зло сказал Хамит.

Крумин еще раз посмотрел на него и понял, что продолжать разговор сейчас бессмысленно, и закончил его логично и твердо:

— В принципе ты задачу выполнил: разведка произведена. А о том, что будем делать дальше, поговорим завтра. Спокойной ночи, Хамит.

И, не ожидая ответа, ушел к женщинам. Там было все по-прежнему: что-то ласково шептала хозяйка, глядя на Хабибу, которая сидела, опустив маленькие натруженные ноги в таз с холодной водой. Твердо ступая, Крумин подошел к Хабибе, левой рукой снял пенсне, а правой взял безвольно висящую руку Хабибы и бережно поцеловал: